В одной из ниш я увидел нагромождение темных досок, напоминавших разбитые старые гробы. На них в противоестественной позе лежал знакомый бородатый старик — хозяин квартиры. Его суставы и шея изогнулись, будто в ужасной агонии. Одежда была изодрана в клочья, а ноги чуть ниже колен заканчивались обрубками. Судя по раздробленным костям и изжеванной плоти, его ступни отгрызло нечто злобное и неистовое.

На стенах виднелись отвратительного вида фрески, на которых сцены безудержных оргий соседствовали с невероятными в своей изощренности пытками и убийствами — отрубленные головы и вырванные внутренности громоздились на пиршественных столах и под ногами танцующих сатиров и фавнов.

Каменные рты по-прежнему открывались, но внутри виднелись уже не языки. В поющих утробах мелькали чьи-то искаженные лица и оголенные части тела. Из отверстий высовывались изящные женские руки, смеющиеся бородатые головы с изогнутыми рогами, ноги без кожи, собачьи хвосты и козлиные копыта.

Я догадывался, куда ведут эти рты-туннели. Словно полые гигантские черви, они извивались в холодной земле и поднимались к вершине холма. К старой церкви, до которой мы так и не дошли. К величественному древнему храму, который некогда возвышался на Черной горке, но давно был разрушен людьми и временем. Низвергнутый и уничтоженный, он все же незримо присутствовал, питаясь миазмами могильника на дне моря. Оскверненная земля, пропитанная кровью сотен тысяч жертв и зловонием темного колдовства, охотно делилась слезами, страданием и ужасом. Я медленно шел по мерцающему алому коридору, не обращая внимания на каменные осколки под ногами.

Создания ночи выбирались из нор в стенах и следовали рядом. Юноши и девушки извивались в бесноватом танце, заламывали тощие руки, хохотали, визжали, стонали, блеяли и рыдали, заглушая песнь камней. Несимметричные лица призывно гримасничали, а обнаженные тела неестественно складывались и выворачивались. Выкрикивая кошмарные имена, они испражнялись, совокуплялись, падали и шли по головам собратьев.

От грохота и воплей я временами терял слух. Крики многократно отражались эхом от невидимых в темноте стен.

Свод подземелья исчез из виду, когда мы вышли на берег озера. Мутные воды неподвижно застыли, но воздух над поверхностью колыхался. Красный туман подхватил безумный танец окружавших нас существ и продолжил его над озером. Окровавленные призраки танцевали над черной бездной, крича и содрогаясь вместе с отвратительной процессией.

У самой воды возвышался алтарь.

Прямоугольный монолит походил на надгробие древнего гиганта. Его поверхность покрывали следы от множества ударов — топоры и мечи тысячелетиями рубили на нем человеческую плоть.

Я осторожно положил Лику на изуродованное жертвенными клинками холодное ложе и снял с нее всю одежду.

Она выглядела совсем маленькой. Хрупкие руки-веточки и белая полупрозрачная кожа — ненужная кукла на дне мусорного контейнера.

Я невольно залюбовался ее тонкими губами. Верхняя треснула ровно посередине и припухла, словно после страстного и жестокого поцелуя. Кровь покрывала бледные щеки. Она все еще была без сознания.

Я опустил глаза и увидел, что сжимаю в руке большой кухонный нож.

Гвалт вокруг достиг апогея. Существа и камни надрывались изо всех сил. Черная поверхность озера за алтарем дрогнула. Из воды поднялось невероятное существо. Оно походило бы на обнаженную женщину, если бы не собачьи лапы вместо человеческих конечностей, гигантский рост и отталкивающий фосфоресцирующий свет, изливающийся от ее безобразного тела. Вытянутое лицо напоминало оскаленную морду. Обильная слюна стекала на высокую грудь, которая в других обстоятельствах казалась бы роскошной. Острые возбужденные соски и неприкрытое лоно вызвали во мне волну звериного возбуждения.

Тварь замерла перед алтарем, раскачиваясь и содрогаясь от нетерпения.

Теперь все ждали только меня.

Я перехватил нож обеими руками, взмахнул и с силой вонзил в тело жены. Лезвие скрипнуло по грудине, удар смял ребра как пустую картонную коробку. Внутри изуродованной плоти что-то глухо забурлило. Лика распахнула глаза и, захрипев, выгнулась дугой. Кровь брызнула на брюхо светящегося чудовища, на каменный алтарь, на мое лицо.

Глаза обожгло огнем, я отшатнулся. Тут же раздался гром, заглушивший хохот и неистовое пение.

Стены и пол задрожали. Пыль, булыжники и комья земли посыпались мне на плечи. Я обернулся в сторону фосфоресцирующей твари, но потерял равновесие. Подземелье вздрагивало, камни били по голове, срывая куски кожи. Город над нами терял опору и рушился в воды озера. Я закрылся руками, но очередная глыба — неимоверно тяжелая и разрушительная — сбила меня с ног и вдавила в плиты подземной набережной. Тьма стала непроглядной, а спасительная тишина поглотила безумный карнавал. Во мраке Тартара сгинули и озеро, и алтарь, и толпы нечисти.

Меня вернул к жизни звонкий треск. Это дребезжала блеклая люминесцентная лампа. Лампа истерично моргала, вспышки озаряли пыльный захламленный подвал. Вдоль стен вросли в землю деревянные ящики, валялся ржавый инструмент и пачки рекламных газет. От серых труб веяло холодом. В воздухе стоял тяжелый запах плесени.

Я попытался встать, отрывая руки от липкого, залитого кровью пола.

Лика лежала возле рулона старой ветоши, свернувшись в позу эмбриона. Она что-то сжимала у себя на груди, словно хотела скрыть от посторонних глаз.

Я осмотрелся.

К входной подвальной двери поднималось несколько ступенек. Дверь была открыта. В проеме виднелась беседка, увитая тяжелой виноградной лозой.

Владимир Чубуков

ТЕНЬ МОЕГО БРАТА

Честно скажу, не было у меня никаких чувств на похоронах брата. Равнодушие. Скука. Вот и все. Даже удивился собственному спокойствию. Да и то — удивился тоже как-то равнодушно.

Мы были с ним близнецами. Впрочем, что там «были» — и теперь продолжали оставаться ими. Близнец живой, близнец мертвый. Одно лицо на двоих. В характерах никакого сходства, зато внешне нас не различить.

Смотрю на него, в гробу лежащего, и вижу там себя самого. Жутковато — точнее, должно быть жутковато. Но я спокоен. Возможно, мое спокойствие — защитная реакция, маскировка, и под ней я спрятался от жути, которой надлежало меня охватить при взгляде на это мертвое точь-в-точь мое лицо.

Одна из причин, по которой я сторонился Игоря, как раз в том, что слишком уж мы с ним похожи. Будь мы рядом, нас обязательно путали бы, а брат человек такой, что не преминул бы использовать это сходство для своей выгоды. Вечно затевал какие-то аферы, манипулировал окружающими, строил мутные планы, влипал в ситуации, из которых потом с трудом выкручивался, в общем, ходил по краю.

Я с детства любил читать: сначала сказки, потом фантастику, потом мистику, ну, и классику, само собой, лет с пятнадцати зачитывался поэзией, особенно, декадентами и символистами. Брат же не читал ничего, кроме справочников и руководств, да и тех прошло через его руки совсем немного. Особенно ценил здоровенный увесистый том медицинской энциклопедии, хотя призвания к медицине не чувствовал, энциклопедия увлекала его, прежде всего, описаниями всевозможных патологий.

Когда я ушел в армию, брат отмазался от призыва, мастерски симулировав заковыристое нервное расстройство, симптомы которого вычитал в медицинской энциклопедии, а потом в точности воспроизводил их перед врачами.

Я родился на несколько минут раньше — был формально старший, и родители внушали нам, что старший — я, а младший — он. Усвойте и не забывайте. Простая схема, которая была для них так важна. Отец ведь любил все раскладывать по полочкам, строить всех по ранжиру. Иначе и не мог смотреть на мир, как только через сетку координат, определявших точные фокусные расстояния до всякого предмета и явления. Мать, конечно, во всем его поддерживала.